Что происходит, если человек не верит в сон?

(Из какой книги содрала этот кусок — не помню)

Однако что происходит, если сон, заключенный рамками инди видуальной души, так и не познает свободы? В книге Третий рейх снов немецкая журналистка Шарлотта Берадт приводит описание трехсот снов своих сограждан в период зарождения нацизма. По результатам ее исследования, информанты — невольные очевидцы развала Вей­марской социальной кухни — на примере своих снов раскрывают параллельную темную историю.

О первом тревожном сне Берадт услышала в 1933 году, через три дня после прихода Гитлера к власти. Ее знакомому, промышленнику господину С. приснилось, что «на его завод приехал министр пропа­ганды Геббельс и выстроил рабочих в две шеренги друг против дру­га». Господину С, выступавшему против Гитлера и принявшего на работу многих социал-демократов, пришлось встать перед ними и поднять руку в нацистском приветствии. Геббельс флегматично наблюдал за тем, как он дюйм за дюймом в течение получаса поднимал руку. Когда же наконец рука была поднята, Геббельс холодно ответил:  «Я не нуждаюсь в вашем приветствии». После этого он засеме­нил к двери. Господин С, владелец завода, остался стоять с поднятой рукой, словно выставленный на посмешище в окружении рабочих. Он не упал без чувств лишь потому, что словно загипнотизирован­ный, следил за тем, как Геббельс прихрамывает на одну ногу. Он про­должал стоять, пока не проснулся.

Сон этот, по словам Берадт, «потряс основы его жизненных прин­ципов, уничтожил его чувство индивидуальности и оставил в полной растерянности». Сон повторялся снова и снова, каждый раз раскры­вая все новые унизительные подробности: в одной из его вариаций господин С. изо всех сил пытался приподнять свою руку, пока не сло­мал себе позвоночник. По мнению Берадт, подобные кошмары вско­ре стали весьма распространенными, превратившись в личную пыт­ку для многих сновидящих. Воздух стал отравленным, а земля нена­дежной и люди боялись рассказывать друг другу свои сны.

До отъезда из страны в 1939 году Берадт продолжала собирать свою книгу снов. Общаясь с людьми — портными, почтальонами, родствен­никами и просто соседями — она просила их рассказать о своих снах, оставляя в тайне свою настоящую цель. Она зашифровывала записи, выдавая их за семейные анекдоты (Гитлер, Геринг и Геббельс превра­тились в дядю Ганса, дядю Густава и дядю Герхарда). Она прятала от­дельные листы в переплеты книг своей обширной библиотеки.

Работа Берадт свидетельствует о силе правды, которой обладают исцеляющие сновидения, а также о том, что сила эта — к величайше­му сожалению для общества — может вылиться в глас вопиющего в пустыне. Стоит, например, процитировать случай с сорокапятилет­ним глазным врачом, увидевшим свой сон в 1934 году.

Штурмовики из отрядов СА опутывают колючей проволокой все окна в больнице. Я дал слово, что не позволю им приносить проволоку в мой двор, но в итоге сдался. Я стою рядом этаким карикатурным докто­ром: пускай они снимают все стекла и превращают двор больницы в концентрационный лагерь — я все равно остался без работы. Как ни странно, меня зовут обратно: я должен вылечить Гитлера, потому что ни один другой врач в мире не может ему помочь. К своему стыду, я испытал при этом гордость, после чего стал плакать.

Берадт пишет: «Врач этот проснулся посреди ночи уставший и измученный, как это нередко случается с теми, кто плачет во сне».

Он вспомнил, что накануне один из его помощников пришел в кли­нику в форме штурмовика и что, негодуя в душе, он все же не стал возражать открыто. Сон служит живым напоминанием о том, как просто обычному гражданину встать на сторону нацистских чудовищ. Врач испытал внутренний протест, однако, испытывая страх, пред­почел роль пассивного наблюдателя. Как и любой другой человек, не способный выплеснуть душевный порыв и чье поведение не согласу­ется с его убеждениями, он стал «карикатурой». Сны заставляют нас отвечать за свои поступки: сон говорил ему, что он несет личную от­ветственность за то, что Гитлер существует.

Сны видели и будущие жертвы нацизма. В самом начале расцвета рейха, когда некоторые евреи продолжали верить в возможный ком­промисс, маленькой девочке, опасавшейся, что из-за ее семитского носа ее заклеймят как еврейку, приснился сон, по жути своей напо­минавший трагедию конца света. Она увидела этот сон еще до того, как были приняты законы о расовой принадлежности и построены страшные крематории.

Я направилась в Бюро Проверки на арийское происхождение [в то вре­мя подобных учреждений еще не было, и девочке не приходилось стал­киваться с работой чиновничьего аппарата] и представила свиде­тельство о происхождении моей бабушки, которое получила после нескольких месяцев хождений по кабинетам. Клерк внешностью сво­ей напоминал мраморную статую и сидел за низким каменным барь­ером. Он перегнулся через него, взял мою бумагу и порвал ее на кусоч­ки, а после бросил в печь, встроенную в стену. «Ты и теперь станешь утверждать, что ты чистокровная арийка?» — съязвил он.

Сон другой женщины, увиденный задолго до официального про­возглашения расового неравенства, также оказался пророческим.

Неожиданно для себя я оказалась лежащей под грудой трупов: я по­нятия не имела, как сюда попала, но зато здесь можно было спря­таться. И я испытывала блаженство под этой грудой мертвых тел, я была стиснута, как бумажка между страниц толстой папки.

Сны эти удивительным образом предсказывают многие ужасы еще неизведанного будущего: превращение медицины в орудие пыток и эксперименты над человеком; уничтожение негодных и «нечистых» по расовому признаку; неуважение к цивилизованным нормам; раз­рушение психологической автономии индивидуума, что в конечном

счете снимает все ограничения на пути зла. Уникальность таких снов, по мнению Берадт, состоит в том, что они не порождаются конфликтами в личной жизни и не являются следствием душевных ран, но представляют своего рода реакцию на общественную ложь и надвигающеся насилие. Еще до того, как весь мир увидел безжалостное лицо нацизма, когда — по свидетельству Берадт — «режим еще только учился маршировать», многие уже поняли его суть через свои сны. Исследовательницу удивил тот факт, что сны, как правило, излагались на редкость открыто: «Они принимали формы и обличия, идентич­ные тем, что используют в карикатурах или политической сатире; а маски их прозрачны и аналогичны тем, что носят на карнавалах». Следует сказать, что Берадт использует выражения, весьма похожие на те, какими обычно характеризуют исцеляющие сновидения: «...особенно интенсивные, незапутанные и непогрешимые... с логи­ческим последовательным сюжетом, из нескольких эпизодов, не чуж­дые художественного оттенка, построенные так, что их потом легко запомнить... пересказ их всегда можно предварять словами: «Такого никогда не забудешь»...

Ее также удивил тот факт, что даже внешне ничем не выдающиеся люди ясно представляли себе этот «призрак нового порядка». «Исхо­дя из масштабности таких переживаний, — заключает Берадт, — мож­но смело полагать, что огромное количество людей были одержимы одинаковыми снами в период Третьего рейха».

Исследования Берадт ставят интересный вопрос: могли ли силы противодействия души ослаблять разрушительный эффект развива­ющегося фашизма до тех пор, пока он окончательно не утвердился в стране? Если бы в донацистской Германии стихийно образовалось множество групп сновидящих, если бы люди пересказывали свои кошмары, говорили бы о них вслух, послужило ли бы это своего рода прививкой против тоталитаризма, позволяющей людям черпать му­жество из собственных снов?

Что было бы, если бы они попросту верили своим снам? Нацистс­кая Германия служит для нас поучительным примером того, какие раз­рушения может нанести бессознательное, когда высвобожденный ид разрушает культурную Эго-структуру нации и слепые установки Эро­са и Танатоса в результате вызывают сход лавины. Однако, наверное, следовало бы сказать, что ее граждане перестали слышать свое бессоз­нательное, видеть свои кошмары и не замечать проявлений души?

Известен один подробно описанный случай, когда человек, уви­дев кошмар, осмелился выступить против этого стремительно над­вигающегося бедствия. Франц Йегерштеттер был австрийцем, пуб-

лично отказавшимся от призыва на воинскую службу. Случай такого рода считался исключительным, и по делу его было составлено об­стоятельное досье. Во время суда он свидетельствовал, что поступки его были следствием необычного сна.

Я нахожусь в долине и вижу, как большой поезд набирает скорость и несется вниз с горы. Пораженный, я вижу, как сотни, тысячи и, наконец, миллионы людей запрыгивают в него. В замешательстве я и сам думаю сесть на него, но оглушительный голос провозглашает: «Поезд идет в преисподнюю!»

Как бы там ни было, он не попал на этот ужасный экспресс, унес­ший в бездну огромную часть человечества. В 1938 году со всей при­сущей варварской помпезностью прусского милитаризма Йегерштеттер был обвинен в измене и публично обезглавлен.

И все же рассказанный сон живет своей жизнью. Он становится живым семечком, пускающим корни в мире. Я рассказал эту исто­рию Дэниелу Эллсбергу, человеку, известному по делу о «Записках из Пентагона». Активность этого человека во время войны во Вьетнаме вызвала гнев президента Никсона, а в его офис ворвались агенты из отдела по борьбе с утечкой информации. Суд обвинил Эллсберга по статье о подрыве национальной безопасности и едва не приговорил его к длительному заключению. Он продолжал открыто выступать за ядерное разоружение, осуждая производство оружия массового по­ражения. «Когда я сидел на рельсах перед грузовым поездом, направ­лявшимся на оружейный завод в Роки Флэтс, где выпускают взрыва­тели для плутониевых бомб, которых хватит на тысячи Хиросим, — я думал о сне Йегерштеттера, Я знал, что поступаю правильно и сумею пережить последствия».